gali_s: (Default)
Навеяло как-то...
Из: Д. Савицкий - Ниоткуда с любовью (1986)

*
… друзья по Москве и Питеру, перебравшись в Париж, узаконили немыслимо разнузданный тон, за которым сквозили разочарование и неуверенность. Селились они ближе к Латинскому кварталу, вечера просиживали в одних и тех же брассри и … пережёвывали заплесневелые, всё более неузнаваемые истории из бывшей жизни. Большинство, уехав, никуда не приехало, и из не захлопнувшейся двери прошлого тянуло сыростью и неодолимой хандрой.
**
Бывшие жертвы цензуры сами становились цензорами, бывшие борцы за свободу – боссами этой свободы, а проповеди о терпимости кончились мордобоем и хамством. В структуре западной русской прессы проглядывала до тошноты знакомая однопартийность, запрет и умалчивание были правилами, и было впору начать создавать свой парижский самиздат. Тот, кто был аутсайдером в Союзе, оставался за бортом и здесь. Люди жили на политический капитал московских акций десятилетней давности. Деньги и внимание местной прессы, отсутствие потенциальной критики меняло их на корню. Мегаломания процветала. Каждый пророчил и писал свой апокалипсис, а приодевшись и обставившись, крыл гнилой запад.[…]
Всё это было не смешно. Языков никто не учил, новости с опозданием на неделю приходили в интерпретации кривобокой, однопартийной «Парижской правды». […]
Самой замечательной метафорой был переход части бывших антисоветчиков на просоветские позиции. Многие действительно лучше жили в Москве – кусок пирога, которым им затыкали рот, казался им теперь амброзией богов. Идеализм большинства, споры о месте русского народа в истории, полуночный захлёб стихами кончился вопросами – есть у тебя машина? В престижном ли квартале города ты живёшь?
Престиж! Каждый приехавший, прежде чем снимал угол, заводил себе роскошную визитную карточку - «Аркадий М. Рататуев – борец за права».
Унижение прошлого не смывал и ветер с океана. Спорадические издания частенько выходили под названием «Я» или «От Я до Я».
gali_s: (Default)
Цитаты из 2-го тома книги дочери Дитрих, Марии Рива.

*
В ее голосе все сильнее и сильнее звучала наивная радость с обертонами «немецкой восторженности»! Я заключила, что новый любовник матери немец, тонкий ценитель вин, художник и романтик, достойный матери, и, несомненно, яркая индивидуальность.
Я не поняла, почему мать вызвала меня в Париж. Когда я приехала в отель «Ланкастер», ее там не было. Но была сирень! Должно быть, кто-то скупил белую сирень по всей Франции. Сирень заслонила всю мебель, в комнате было трудно дышать.

43a14e590c61e016397e0611dd12b77a.jpg
Read more... )
gali_s: (Default)
Однажды в субботу, когда Джо обычно ходил на футбол, моя мать первый раз в жизни захотела пойти с ним и взяла меня с собой. От Буллока доставили изысканную одежду в английском стиле, наполнили серебряные фляжки, налили горячий кофе в термосы. Стояла, как всегда, южнокалифорнийская жара, но считалось, что всё это нужно брать на футбол. [...] Джо забронировал отдельную ложу, из неё я могла видеть всё. Стадион был огромен, зрителей полным-полно. Джо купил мне хот-дог [...]
Что это была за игра! Всё было: голы, пассы через всё поле и даже вынос раненого игрока на носилках! Джо пытался объяснять нам что-то по ходу дела, но когда мама сказала:
"Почему не дадут каждому по мячу? Не надо было бы за него драться, и все разошлись бы по домам!" - он оставил свои старания.

Мария Рива "Моя мать Марлен Дитрих"
-------
Чудесная книга, скоро уже закончится, к сожалению.

Это примерно описываемый период, но она здесь с мужем Рудольфом Зибером, а не с Джо, и с дочкой.
Marlene Dietrich, her daughter Maria and her husband Rudolf Sieber watching a Polo game. Los Angeles. About 1935..jpg
Marlene Dietrich, her daughter Maria and her husband Rudolf Sieber watching a Polo game. Los Angeles. About 1935
gali_s: (Default)
"О великой русской культуре и о ее возможной вине уже сказано много. На мой взгляд, проблема заключается уже в эпитете "Великая". По отношению к чему эта торжественность и избыточность? По отношению к другим культурам? Кстати формирование имперского мышления восточных славян началось еще в 14-м веке с появления терминов великороссы и малороссы. Оттуда и тянется та мысль, что украинский — это какой-то недоязык. Но это пренебрежение по отношению к другим может быть таковым и по отношению к своим. Ценность человеческой жизни ничтожна по отношению к целям Великой Державности.
Но я сейчас говорю не о культуре в целом, а только о языке. Он же у нас тоже "великий и могучий". Все та же избыточность и торжественность! В этом стремлении показаться очень большим и сильным есть что-то инфантильное. Или даже животное, — некоторые звери изо все сил стараются казаться больше по размеру, чтобы испугать противника. Как и любая система знаков язык может быть рассмотрен и как просто средство общения, и как самостоятельная сущность, как метод мышления и резервуар той самой культуры. Это поняли только в 20-м веке. Знаменитая и спорная гипотеза лингвистической относительности Сепира-Уорфа предлагала считать язык влияющим на наше мышление или полностью определяющим его. Конечно же, процессы влияния взаимные, — человек творит и меняет язык, а язык определяет его мышление. Известный пример: в европейских языках для снега обычно есть только одно слово, а у эскимосов — множество. Действительность потребовала создать это множество и теперь человек, владеющий языком эскимосов "видит" эту действительность, а не владеющий — нет.
Наш великий и могучий русский язык создал множество слов для нашей исключительности, уникальности и непохожести на других. Кроме того, он создал множество слов для агрессии и насилия, просто потому, что Россия была в течение долгого времени полем социальных экспериментов с необходимым для этого жестким ресентиментом. Конечно же, на русском языке можно говорить и о любви. Ведь именно на нем написано всем известное "Я помню чудное мгновенье..." Но только это всем известное, потому что изучают в школе, а чтобы в этой школе начать мыслить такими словами, надо как-то "вывалиться" их обыденного языка насилия и принуждения, царствующего там. И поэтому школьники корчатся от отвращения, когда их заставляют учить наизусть стихи Пушкина. Кстати, Пушкина символом великой и исключительной русской культуры сделал Сталин (в тот же исторический период, когда и создана упомянутая гипотеза). И вот теперь для пары молодых людей, испытывающих друг к другу симпатию, русский язык как-то не очень находит слова для этой симпатии, в лучшем случае говорится так, — ну ладно, давай что ли жить вместе... Зато уж когда начнут жить вместе, русский язык предложит множество слов и выражений для ссор и манипуляций. Вероятно поэтому пропаганда на русском языке очень эффективна. [...]"
ЯЗЫК ДО КИЕВА ДОВЕДЕТ
Андрей Великанов
Read more... )
gali_s: (Default)
[пара канадцев, муж еврей из Монреаля, жена из протестантской деревенской семьи в Онтарио; живут в Англии, купили недавно дом с садом в дорогом районе]

"Нэнси обняла его, прижалась, вводя в сладостный мир их личной каббалы, и тут же все нарушила, заговорив о двулетниках и осенних долгоцветах, о травяных лужайках и каких-то еще, прости господи, миксбордерах.
В ужасе и смятении Джейк угрюмо напомнил ей, что он во всем этом не смыслит ни бельмеса: ведь он же вырос в городском дворе, скорее даже на свалке, где среди пробитых шин валяются арбузные корки, битые унитазы и панцирные сетки от кроватей. Однако не прошло и месяца, как уже Джейк стал самым ревностным в семье садовником, посчитав это своим режиссерским долгом — навести порядок в таком запутанном и богомерзком деле. Из универмага Джона Барнза он вышел нагруженный двухтактной бензокосой, садовыми ножницами, культиватором, кадками, граблями, опрыскивателем, семенами, тяпкой, совком и лопатой. На следующий вечер, едва Нэнси за дверь (пошла за покупками), они с Сэмми и Молли принялись сгребать и жечь осенние листья, расчищая свои угодья, свой — наконец-то — хэмпстедский надел, прямо как Ван Хеффин на Диком Западе в фильме «Шейн».
Джейк корчевал один никчемный с виду куст за другим, стриг рододендроны и, перекапывая землю, рубил какие-то похожие на метастазы корни с наростами. Их он выдергивал и складывал в тачку.Read more... )
gali_s: (Default)
«Несомненно, труднее всего привыкнуть к состоянию блаженного покоя. Пока есть за что бороться, люди готовы храбро встретить любые трудности. Лишите их элемента борьбы, и они будут задыхаться, как рыба, выброшенная на берег. Те, у кого не осталось своих забот, часто доходят до того, что взваливают на себя тяготы мира. Дело тут не в идеализме, а в том, что им необходимо иметь какое-то дело или хоть что-то, о чем можно было бы поговорить. Будь эти пустые души по-настоящему озабочены положением сограждан, они сгорели бы на костре общественного служения. Человеку достаточно едва переступить порог своего жилища, чтобы перед ним открылось поле деятельности столь обширное, что не по силам и исполину или, лучше сказать, святому.[...]
Кое-кто скажет, что он не желает проспать свою жизнь. Будто сама наша жизнь не есть сон, очень реальный сон, от которого невозможно пробудиться! Мы переходим из одной фазы сна в другую: от сна о сне ко сну о пробуждении, от сна о жизни ко сну о смерти. Тот, кто наслаждается дивным сном, никогда не жалуется на потерю времени. Напротив, он счастлив пребывать в реальности, назначение которой возвышать и делать ярче реальность повседневности.»
Генри Миллер. Биг-Сур и апельсины Иеронима Босха.

gali_s: (Default)
Пишу по свежим следам.
Прочитала по совету [livejournal.com profile] shi_ra, спасибо ей.
Лёгкая, хорошо написанная книга, с юмором.
Академическая и околоакадемическая жизнь факультета английской литературы (в США). Имея филфак в анамнезе, могу сказать, что похоже на тот террариум, в котором я училась. И к старшим курсам уже прекрасно разбиралась в том, что происходит на разных кафедрах факультета.
Весьма симпатичный главный герой.

Что мне немного мешало:
- многовато физиологии, можно было меньше, накал страстей особенно не пострадал бы.))

- многовато диалогов, иногда затянуты. Когда я добралась до финала, то поняла наконец очевидную вещь: книга писалась в рассчёте на голливудскую постановку. Прописаны диалоги, некоторые сцены чуть слишком детализированы, а главное - такой сумасшедший хэппи-энд, что он чуть всё не испортил. Его прямо по кадрам легко представить. Если бы вся книга была написана в такой манере, я бы точно бросила.))
Книга, к слову, не была экранизирована. Но была экранизирована другая. И у автора есть опыт участия в написании сценариев. Т.е. прицел был вполне очевидный.

Пара цитат ниже. На этот раз напомнили мне уже мою учёбу здесь (в Канаде) в колледже.
Read more... )
gali_s: (Default)
Я закончила читать эту мемуарную книгу и попробую написать итоговый пост.
Мне понравился роман и я, пожалуй, могла бы его рекомендовать любителям такой литературы. Он охватывает практически всю жизнь Мариенгофа. Очень хороши описания его дореволюционного детства. Подробно описаны 20-е, на которые пришлась его молодость и самый интенсивный период творчества. Он знал очень много интересных персонажей эпохи. О ком-то говорит с любовью, о ком-то - с ядом. Но без злости и отдавая себе отчёт, как он при этом выглядит. Период нэпа прекрасен: поездки на юг, все едят досыта и радуются жизни.
Мне это напомнило атмосферу, которая считывается с семейных фотографий того времени. Те же поездки в Крым, жизнь прекрасна, родился первый младенец и кажется, что так будет всегда. У бабушки над кроватью висел всегда их с дедом портрет в Крыму на пляже, вобнимку, молодые и счастливые.
В книге хватает и горьких страниц, не только счастливые и смешные эпизоды. Собственно, как и сама жизнь.
Мариенгофа не сослали, не судили, он спокойно пережил тот период. Хотя, бывало, не печатали. Но и сталинистом он не был, в заигрываниях с властью не замечен.
Наверное, он не был очень приятным человеком, как тут уже не раз замечали под постами с его цитатами. Ну и местами присутствует таки некий налёт антисемитизма. Такой обычный советский, беззлобный бытовой антисемитизм, который многими не считался чем-то особенным, был почти нормой жизни. Который сопутствовал совместной жизни рядом с евреями, был чем-то неотъемлемым этого сосуществования. Но в воинствующий вряд ли перерос бы.
Но это попутное моё замечание. В целом читается легко и интересно, прекрасно передана атмосфера тех эпох, свидетелем которых был автор. Писатель он хороший и, кажется, недооцененный.
У меня завалялось ещё несколько цитат, я их тут оставлю. Бо жалко, такое добро.:)
Read more... )
gali_s: (Default)
Кафе поэтов «Домино» помещалось на Тверской, 18, как раз против теперешнего телеграфа.
Я заметил, что чувством иронии иногда обладает и загадочный рок. Тот самый загадочный рок, с которым каждый из нас вынужден считаться, хотя бы мы и не верили в него. А я говорю это к тому, что над футуристической вывеской «Домино» во весь второй этаж растянулась другая вывеска — чинная и суровая. На ней черными большими буквами по белому фону было написано: «Лечебница для душевнобольных». Вывеска радовала наших многочисленных врагов, а нас повергала в отчаяние, как самое настоящее бедствие. Но ничего поделать мы не могли, так как во втором этаже действительно пытались лечить сумасшедших.
В тот предвесенний вечер 1919 года в маленьком зале, плавающем в папиросном тумане ржаво-серого цвета, Громовержец выступал с докладом «Наши урбанисты — Маяковский, Мариенгоф, Шершеневич».
Трибуна и узкий стол, за которым сидели мы трое, были обтянуты пурпуром. Лица и фигуры различались с трудом. О посетителях придется сказать так: комиссарская доха из лошадиного меха, буденовская длинная шинель, студенческая шинелишка, овчинный полушубок, побуревший от фронтовых непогод, чекистская кожаная куртка, интеллигентская шуба с облезлым котиковым воротником-шалью, пальтецо, подбитое ветром…
Курили мужчины, курили женщины. Причем на каждую обыкновенную приходилось примерно две проститутки. Пар валил не только из открывающихся ртов, но и от стаканов с морковным чаем. Температура в зале была ниже нуля, но не настолько ниже, чтобы могла охладить литературные страсти.<...>

Read more... )
gali_s: (Default)
"В 1943 году, накануне призыва в армию, Гоша затеял помолвку с Алисой Дембовски. Она тоже была гордостью школы, ее талант состоял в том, что она на ходу управляла оркестром, виртуозно размахивая не одной, а сразу двумя дирижерскими палочками. Они ее слушались беспрекословно: катались по плечам, скользили по рукам, неожиданно появлялись между ног, взлетали над головой чуть не на двадцать футов и неукоснительно возвращались в ее ловкую ладонь, чтобы обратно взлететь. Когда же изредка они отскакивали и падали, то она только качала головкой: «Ай-я-яй, Алиса!» – вот за это, наверное, Гоша ее и полюбил, меня-то она покорила именно этим. Как она легко и радостно прыгала на площадке в ореоле длинных светлых волос, в коротенькой юбочке, в беленьких чулочках, в беленьких ботиночках! А ножки длинные, сильные! А ляжки! Ай-я-яй, Алиса! Просто картинка!
И ее глупая гойская красота, и то, что она форменная безнадежная шикса – все это повергало в уныние Гошино семейство. Мои тоже очень расстраивались, а прочая общественность, похоже, наоборот, сильно гордилась тем, что в нашей школе, где и дети, и учителя почти сплошь евреи, столь заметных успехов добилась нееврейская девочка. Но, с другой стороны, когда объявлялся «смертельный трюк» и Алиса под барабанную дробь жонглировала горящими факелами, рискуя опалить свои ангельские титечки, то, несмотря на охи и ахи, на бурные аплодисменты и восторги, наши успокаивали себя исключительно практическими соображениями о том, что это все гойские штучки, а нормальному-то человеку и в голову не придет себя поджаривать.
[...]
Read more... )
gali_s: (Default)
Я читаю Юрия Трифонова, по наводке Маши [livejournal.com profile] sumka_mumi_mamy Я о нём знаю давно, но как-то до чтения не доходило. Я вообще литературу советского периода знаю урывками и пробелов хватает.
Прочла "Дом на набережной" и сейчас читаю "Исчезновение". Сюжеты разные, но близки, герои почти те же, всё написано по автобиографическим материалам. От "Дома на набережной" осталось ощущение незаконченности и недосказанности. Там как будто подводят к основной сюжетной линии, но она так и не появляется. В "Исчезновении" много до боли знакомых моментов - из жизни моего папы, о которых я наслышана. Папа младше Трифонова на десяток лет, но это одно поколение и похожее детство/юность детей репрессированных.

Я, наверное, позже ещё напишу. Пока только цитата.
Read more... )
gali_s: (Default)
Вначале маленький рассказ из замечательного сборника "Музыка для хамелеонов".

МИСТЕР ДЖОНС

Зимой 1945 года я несколько месяцев снимал комнату в Бруклине. Дом был вполне почтенный — не какая-нибудь дыра, — сложен был из старого известняка, приятно меблирован и содержался в больничной чистоте хозяйками — двумя незамужними сестрами.

В соседней комнате жил мистер Джонс. У меня была самая маленькая комната в доме, а у него самая большая — прекрасная вместительная комната на солнечной стороне, что было очень кстати, ибо мистер Джонс никогда не выходил: все его заботы, связанные с питанием, походами по магазинам, стиркой, взяли на себя пожилые хозяйки. Кроме того, у него бывали гости; с раннего утра до позднего вечера к нему в комнату заходили различные мужчины и женщины, молодые, старые и среднего возраста, — человек по шесть ежедневно. Наркотиками он не торговал и по руке не гадал; нет, они приходили просто поговорить с ним и, очевидно, благодарили его за беседу и советы скромными денежными приношениями. Иными источниками дохода он вроде бы не располагал.

Сам я с мистером Джонсом так и не побеседовал, о чем впоследствии не раз сожалел. Это был представительный мужчина лет сорока. Худощавый брюнет с необычным лицом: бледное, тощее, скулы выдаются, а на левой щеке — родимое пятно, алый изъян в форме звезды. Он носил очки в золотой оправе, с черными-черными стеклами: он был слеп, да к тому же наполовину парализован — сестры рассказывали, что после несчастного случая в детстве у него отнялись ноги, — и передвигался только на костылях. Носил он всегда отутюженную темно-серую или темно-синюю тройку и скромный галстук — как будто вот-вот отправится в контору на Уолл-стрит.

Но, как я уже сказал, он не покидал дома. Сидел в своем удобном кресле и принимал в светлой комнате гостей. Я не представлял, чего ради к нему шли эти ничем не примечательные люди и что обсуждали с ним; я слишком был занят собственными делами и особенно об этом не задумывался. А когда задумывался, воображал, какой находкой стал для друзей этот понятливый добрый человек, как поверяют они ему свои невзгоды и какое участие находят в таком отзывчивом слушателе — священнике и психоаналитике одновременно.

У мистера Джонса был телефон. Из жильцов у него одного был собственный номер. Телефон звонил не переставая, иногда за полночь, иногда с шести утра.

Read more... )
gali_s: (Default)
**
1923г.
Париж

Теперь, как ты просил, о живописи. В моде — Пикассо, Дерен, Брак, с одними носятся, другим подражают. Они давно на сцене — еще в 1913 году почти все выставлялись в нашем «Бубновом валете». Каждый по-своему пытается открыть в искусстве новое с помощью старого: одни идут от фрески, другие — от примитива, а кто и просто от вывески. Последние — интереснее других. Что касается Матисса, Гогена и даже Сезанна — они в частных руках и почти недоступны. Вообще же говоря, на парижском мировом рынке живопись — такой же товар, как, скажем, картофельная мука или мясо. Все дело в моде, а мода устраивается так: некий marchand (купец) заключает контракт с молодым художником, обязываясь покупать все или некоторые его картины по установленной (обычно ничтожной) цене. Художник, со своей стороны, в первом случае ничего не продает на сторону, а во втором — предоставляет торговцу, marchand'y, «право первого взгляда». (Кстати сказать, мне представлялась такая возможность, но Гордеев отсоветовал, возмутившись грошовой оценкой.) Когда marchand видит, что товару достаточно, он начинает рекламировать художника, устраивает выставки — таким образом создается имя и мода. Впрочем, гораздо чаще художник до конца дней нищенствует в ожидании славы.
Read more... )
gali_s: (Default)
**
Ялта.
1914г.

Вы неосторожно попросили меня описать Ялту, Костик. Пеняйте же на себя. Письмо будет трехтомное, с прологом и эпилогом.

Пролог

Ялта состоит из татар-проводников, набережной, кинематографов и магазинов. Начало ее истории потерялось бы во мгле веков, если бы не мемориальная доска, висящая на часовне, между Кутузовской и Бульварной. Надпись гласит: «17 сентября 1837 года Его Императорское Величество Николай I, осмотрев с этого места открывавшийся перед ним вид, высочайше повелеть соизволил переименовать деревню Ялту в город Ялту». Таким образом, историки навсегда потеряли возможность утверждать, что Ялта родилась, как Афродита, из пены морского прибоя.

Том первый

Татары-проводники являются прежде всего татарами, а уже потом — проводниками. Они в круглых мохнатых шапках, в бархатных курточках и в щеголеватых лакированных сапогах, причем каждая часть костюма представляет собой произведение искусства. Шапка расшита сверху золотой или серебряной звездой, а курточка во всю ширину груди, до пояса — позументом из серебряной канители. Общее впечатление — черный цвет с серебром. У каждого проводника две лошади, одна для себя, другая — «под амазонку». Держатся они развязно. Я была свидетельницей такой сцены. Проводник ведет коня. Дама в белом костюме сходит с панели и рукой в длинной перчатке гладит коня по крутой лоснящейся шее: «Ах, какой красавец!» Проводник (носатый, статный, с закрученными черными усиками): «А хазаин еше десать раз лучи». Дамы, дорожащие своей репутацией, в горы с проводниками не ездят.
Read more... )
gali_s: (Default)
Перечитала Гойю. Я читала его очень давно, в юности, поэтому помнила весьма пунктирно. Каэтана там, махи, живопись, инквизиция... :)
Что сказать, Фейхтвангер не Хемингуэй, испытание возрастом выдержал. Написано всё так же хорошо, мастерски, читается отлично. Немножко это всё же юношеская литература, но не так, чтобы совсем.
Когда я читала впервые, никакой википедии и вообще интернетов под рукой не было, да они и ни к чему мне были. Сейчас я все интересные факты ходила перепроверять. По своей идиотской привычке.)) И да, далеко не все факты из художественного исторического романа подтверждены реальными. Там много импровизаций на тему. Но умных и достоверных. Так вполне могло быть, просто никто не знает, как было на самом деле. В общем, книга хорошая и Ф. остаётся на пьедестале среди сильных писателей.
Read more... )

***

Oct. 3rd, 2020 07:31 pm
gali_s: (Default)
"Пока что он вел борьбу с инквизицией по другому поводу. Необходимо было укрепить испанскую валюту, после войны становившуюся все неустойчивее, и заграничные банкиры изъявили готовность разместить довольно значительный испанский заем. Но на беду смельчаки-банкиры оказались евреями. Инквизиция столетиями стояла на том, чтобы ни один еврей не осквернил своим присутствием испанскую землю; между тем еврейские дельцы соглашались взять на себя оздоровление испанских финансов лишь после того, как им будет дана возможность лично ознакомиться с экономическим положением страны. Дон Мануэль доложил об этом королеве, назвал ей цифру займа: двести миллионов. Мария-Луиза не стала возражать против того, чтобы ее министр учтиво, но настойчиво потребовал у Великого инквизитора разрешения допустить обоих господ банкиров.
Лоренсана сразу отказал наотрез. Он был вызван к королю, и в присутствии Мануэля произошел разговор, в котором дон Карлос показал себя менее покладистым, чем обычно. Великий инквизитор добился одного: допущено будет лишь двое евреев, и весь срок своего пребывания они будут находиться, правда, под негласным надзором инквизиции.
Еврейские гости, мосье Бемер из Антверпена и мингер Перейра из Амстердама, взбудоражили весь Мадрид; передовые люди столицы наперебой старались обласкать их. Ховельянос пригласил их на чашку чая. Сама герцогиня Альба устроила в их честь прием.

Это дало Гойе возможность разглядеть евреев. Он был разочарован, что они совсем не такие, как евреи на картинах Рембрандта. Мосье Бемер, придворный ювелир погибшей столь страшной смертью королевы Марии-Антуанетты, был просто элегантный француз, каких ему доводилось видеть тысячами, а мингер Перейра говорил на чистейшем, безупречнейшем кастильском наречии. Оба еврея держали себя с грандами, как равные."
Гойя, или Тяжкий путь познания
Лион Фейхтвангер
gali_s: (Default)
* День клонится к вечеру, за окном нарастает шум, толпа велика, разноголоса. Ночью городом правят развлечения и удовольствия. Вот сейчас сядет солнце и наступит ночь.
Нашу кровать отделяют от улицы лишь жалюзи да полотняная штора. Никакой преграды между нами и людьми на улице нет. Но они и не подозревают о нашем существовании. А до нас доносится гул их голосов, звук их шагов, подобный зову сирены, печальный, надломленный голос, которому нет ответа.
В комнату проникают запахи леденцов, поджаренных земляных орехов, китайского супа, жареного мяса, трав, жасмина, пыли, курений, дымок от горящих углей — огонь здесь носят в корзинах и продают на улицах, в городе пахнет деревней, затерянной в джунглях, пахнет лесом.

[...] Я вдруг вижу его в черном шелковом халате. Он сидит в кресле, пьет виски и курит.

Он говорит, что я спала, а он тем временем принял душ. Я и не заметила, как уснула. Он зажигает лампу на низком столике.
[...] Он подходит. От него приятно пахнет английскими сигаретами, дорогими духами и еще медом: кожа впитала запах шелка, легкой шелковой ткани, отдающей какими-то плодами, теплый золотистый запах;
-----------------------------
* Иногда под вечер, особенно когда стоит сушь, мать — это тоже находит на нее внезапно — начинает мыть дом сверху донизу; она говорит: пусть у нас станет чище, свежее, здоровее. Дом стоит на небольшой насыпи, он приподнят над садом, чтобы не заползли змеи, скорпионы и красные муравьи, а еще для защиты от разливов Меконга, наступающих после муссонных дождей. Поэтому наш дом так легко мыть, просто лить воду ведрами, залить все комнаты, как дождь заливает сад. Все стулья на столах, по полу текут ручьи, даже у пианино в маленькой гостиной ножки в воде. Вода стекает по ступенькам крыльца, заливает внутренний дворик, устремляется к кухне. Маленькие бои сияют, мы веселимся с ними вместе, брызгаем друг на друга водой, а потом моем пол марсельским мылом. Все бегают босиком, и мать тоже. Она смеется. И она всем довольна. Дом благоухает, восхитительный аромат мокрой земли, словно после грозы, сводит нас с ума, особенно когда смешивается с другими запахами — марсельского мыла, чистоты, доброты, белья немыслимой белизны, с запахом нашей матери, ее чистой души. Вода стекает на аллеи сада.


Маргерит Дюрас "Любовник"
gali_s: (Default)
Роман Факультет... не о репрессиях. Он о людях в тех исторических обстоятельствах, в которых им выпало жить. А люди всегда одинаковы. Это не Шаламов, не Солженицын и не Гинзбург. Это глубже, на мой взгляд. При этом, несомненно, интересное свидетельство времени.
Я здесь сохранила некоторые цитаты.

** И вошла женщина. Это была высокая, черноволосая, очень молодая и красивая женщина, чем-то похожая на какую-то американскую актрису немого кино. Вошла, остановилась у двери и спросила, улыбаясь:
- Можно к вам?
Таких женщин тогда появилось немало. Наступало то время, когда ни обложки журналов, ни кино, ни курортные рекламы без них обойтись уже не могли.

Read more... )

Profile

gali_s: (Default)
gali_s

June 2025

S M T W T F S
12345 67
89 1011 121314
15161718192021
22232425262728
2930     

Syndicate

RSS Atom

Most Popular Tags

Style Credit

Expand Cut Tags

No cut tags
Page generated Jun. 14th, 2025 12:24 am
Powered by Dreamwidth Studios