Хорошо там, где мы есть...

- Betty Perske родилась в Бронксе (Нью-Йорк) в еврейской семье секретарши и продавца. Родители её матери происходили из Молдавии/Румынии, а родители отца - из беларуского города Воложин. Бетти говорила на идиш. Родители рано развелись и мать с Бетти переехали на Манхэттен. Несмотря на желание семьи воспитать из Бетти правильную еврейскую женщину, мать подтолкнула её к занятиям танцами и актёрским мастерством. Ещё будучи школьницей, Бетти начала свою карьеру манекенщицы. Она снимается для Harper's Bazaar, Vogue и других крупных журналов. В 1942г. дебютирует на Бродвее.



- Жена крупного американского кинопродюсера Howard Hawks Нэнси заметила Бетти на обложке Harper's Bazaar и попросила мужа пригласить девушку на пробы фильма "Иметь и не иметь" по Хэмингуэю (1944). По её мнению, это шанс открыть новую кинозвезду, создать новый образ. Hawks попросил секретаршу собрать информацию об этой девушке. В результате секретарша что-то перепутала и отправила Бетти билеты на самолёт для прослушивания. Hawks впечатлён и подписал с Бетти контракт на 7 лет. Бетти 18 и отныне её зовут Lauren Bacall.

- Нэнси взяла её под своё крыло, учит манерам и умению одеваться, держаться. Ховарду нравится всё в этой девушке, кроме её тонкого, высокого, гнусавого голоса. Ему нужен низкий, хриплый голос - глубокий и сексуальный, соответствующий образу femme fatale. Лорен берёт уроки у голливудского преподавателя голоса и добивается успеха. Отныне такой голос - её фирменный знак.
( Read more... )

Dora Kallmus родилась в 1881г. в Вене, в семье еврейского адвоката.
Увлечённая фотографией, она вначале работала ассистенткой в студии фотографии, потом стала первой женщиной, допущенной на теоретические курсы Венского научно-исследовательского института графики. Без возможности посещать практические семинары.

«Они думали, что как женщина, я должна просто посещать занятия, и отказали мне в доступе к химическим реактивам, как будто это были грязные шутки.»

В 1905г. Дора стала членом Венского фотографического общества, в 1906г. берёт в Берлине курсы фотографии и ретуши у Nicola Perscheid и в 1907г. вместе с Артуром Бенда открыла в Вене свою первую студию фотографии. Дора взяла себе артистический псевдоним Madame d'Ora – не без французского влияния. А студия стала называться – Студия d'Ora. Она снимает портреты известнейших современников и коронованных особ. С 1917г. увлекается модной фотографией.

В 1919г. Дора приняла католичество.

После Первой мировой войны Вена утратила свой статус культурной столицы. В 1927г. Дора передаёт своё ателье Артуру Бенде и уезжает работать в Париж. Здесь она тоже находится в гуще культурной жизни и снимает всю богему, её окружающую. Этой плодотворной работе в мире роскоши и искусства помешала Вторая мировая война. Доре приходится спешно бежать на юг Франции и прятаться там в монастыре. Сестра её депортирована в Аушвиц и погибла, как и многие другие родственники.

В 1946г. Дора вернулась в Австрию. Она снимает лагеря беженцев, особенно женщин и детей. А также разрушенную Вену. Она делает несколько портретов известных личностей. Но её интересуют уже другие вещи. Например, серия фотографий в парижских скотобойнях, на которые невозможно смотреть без содрогания.

В 1959 году, вследствие аварии в Париже, Дора получила травму и потеряла память.
Она решает провести последние годы своей жизни у подруги своей сестры в Frohnleiten, район Graz-Umgebung, в Австрии. Там она и умерла в 1963г.
-----------
Дора Каллмус оставила огромное наследие. Снимала она не только портреты, конечно, и не только женские. Я отобрала всего несколько работ – очень интересны лица и антураж.



Emilie Flöge, 1909-1910, в костюмах, созданных Климтом.
( Read more... )

"В 1943 году, накануне призыва в армию, Гоша затеял помолвку с Алисой Дембовски. Она тоже была гордостью школы, ее талант состоял в том, что она на ходу управляла оркестром, виртуозно размахивая не одной, а сразу двумя дирижерскими палочками. Они ее слушались беспрекословно: катались по плечам, скользили по рукам, неожиданно появлялись между ног, взлетали над головой чуть не на двадцать футов и неукоснительно возвращались в ее ловкую ладонь, чтобы обратно взлететь. Когда же изредка они отскакивали и падали, то она только качала головкой: «Ай-я-яй, Алиса!» – вот за это, наверное, Гоша ее и полюбил, меня-то она покорила именно этим. Как она легко и радостно прыгала на площадке в ореоле длинных светлых волос, в коротенькой юбочке, в беленьких чулочках, в беленьких ботиночках! А ножки длинные, сильные! А ляжки! Ай-я-яй, Алиса! Просто картинка!
И ее глупая гойская красота, и то, что она форменная безнадежная шикса – все это повергало в уныние Гошино семейство. Мои тоже очень расстраивались, а прочая общественность, похоже, наоборот, сильно гордилась тем, что в нашей школе, где и дети, и учителя почти сплошь евреи, столь заметных успехов добилась нееврейская девочка. Но, с другой стороны, когда объявлялся «смертельный трюк» и Алиса под барабанную дробь жонглировала горящими факелами, рискуя опалить свои ангельские титечки, то, несмотря на охи и ахи, на бурные аплодисменты и восторги, наши успокаивали себя исключительно практическими соображениями о том, что это все гойские штучки, а нормальному-то человеку и в голову не придет себя поджаривать.
[...]
( Read more... )

"Пока что он вел борьбу с инквизицией по другому поводу. Необходимо было укрепить испанскую валюту, после войны становившуюся все неустойчивее, и заграничные банкиры изъявили готовность разместить довольно значительный испанский заем. Но на беду смельчаки-банкиры оказались евреями. Инквизиция столетиями стояла на том, чтобы ни один еврей не осквернил своим присутствием испанскую землю; между тем еврейские дельцы соглашались взять на себя оздоровление испанских финансов лишь после того, как им будет дана возможность лично ознакомиться с экономическим положением страны. Дон Мануэль доложил об этом королеве, назвал ей цифру займа: двести миллионов. Мария-Луиза не стала возражать против того, чтобы ее министр учтиво, но настойчиво потребовал у Великого инквизитора разрешения допустить обоих господ банкиров.
Лоренсана сразу отказал наотрез. Он был вызван к королю, и в присутствии Мануэля произошел разговор, в котором дон Карлос показал себя менее покладистым, чем обычно. Великий инквизитор добился одного: допущено будет лишь двое евреев, и весь срок своего пребывания они будут находиться, правда, под негласным надзором инквизиции.
Еврейские гости, мосье Бемер из Антверпена и мингер Перейра из Амстердама, взбудоражили весь Мадрид; передовые люди столицы наперебой старались обласкать их. Ховельянос пригласил их на чашку чая. Сама герцогиня Альба устроила в их честь прием.

Это дало Гойе возможность разглядеть евреев. Он был разочарован, что они совсем не такие, как евреи на картинах Рембрандта. Мосье Бемер, придворный ювелир погибшей столь страшной смертью королевы Марии-Антуанетты, был просто элегантный француз, каких ему доводилось видеть тысячами, а мингер Перейра говорил на чистейшем, безупречнейшем кастильском наречии. Оба еврея держали себя с грандами, как равные."

Книжный магазин. Около 1900г.

( Read more... )

Это книга монреальской учительницы французского (точнее, младших классов), которая проработала один год в еврейской женской религиозной школе. Взгляд человека, бесконечно далёкого от хасидской действительности, на жизнь этой исключительно закрытой монреальской общины. Мирьям открыта и чрезвычайно любопытна. Для израильтян новостей в этой книге не так уж много, но интересна именно жизнь монреальской общины, настолько плотно изолированной, что есть ощущение, как будто они находятся за стеклом, когда идёшь мимо них. Если вы жили или бываете часто в Утремоне или Майл-Энде, то география в этой книге настолько узнаваема, что даже не по себе местами.
В качестве предисловия, можно сказать то, что девочки в религиозной школе учат общеобразовательные предметы только до 12 лет и только после обеда, утреннее время посвящено религиозному образованию. После 12 лет они "проходят подготовку, необходимую для будущей супруги, обретают навыки, касающиеся правил переписки, коммерческого учета, и прежде всего практически осваивают семейные обязанности. Позднее, в семнадцать или восемнадцать лет, мои ученицы покинут школу, потому что их мамы выберут им мужей, с которыми они должны будут провести свою жизнь в квартале с двухсотлетними деревьями и краснокирпичными домами, где их незаметно будет хранить нить эрува."(с)

Мирьям преподавала в выпускном классе младшей школы, т.е. девочкам 11-12 лет.
Я приведу здесь один любопытный, на мой взгляд, отрывок. Если будет интересно, я позже опубликую и другие. Я читаю в оригинале, на французском, но есть перевод на русский (всё доступно в сети) и я копировала оттуда.

  Я узнала, что в каждом доме хранилось значительное количество священных книг, которые стояли в застекленном шкафу. Но не было ни дисков со считалками, ни телевизора, ни комиксов, ни романов, написанных на французском. Светскую культуру отвергала традиция, не поощряющая интереса к общественной жизни и пренебрежения религиозными ценностями, к которым приобщала семья. Отцы не читали газеты регулярно, дабы не связанное с религией чтение не отвлекало их от изучения Талмуда, и прежде всего не слушали радио, те женские голоса, что поистине опасны для подверженных слабостям мужчин. Мои ученицы, кажется, не страдали от этого, мир их детства развивался вдали от бесполезных волнений, они спокойно спали, не боясь ни Злой феи, ни Золушкиных сестер, ни Песочного человечка. При наличии восьми, десяти, двенадцати братьев и сестер одиночество было редчайшим явлением. …
В школе не закупали книг уже лет двадцать. Старые томики были растрепаны, зачастую неполны, исписаны, и их хранили в тележке, болтавшейся на втором этаже. Я никогда не видела книг ни в классах, ни в руках детей. Для уроков чтения учительницы ксерокопировали тексты на различные темы, к ним прилагались смысловые вопросы, на которые надо было ответить развернутыми предложениями. В начале октября я убедила директрису в важности чтения для учениц и вызвалась создать библиотеку. Тогда мне предложили бюджет в пятьсот долларов, маленькую темную и холодную комнату рядом с гимнастическим залом и потребовали, чтобы каждое новое название было согласовано с цензурным комитетом. С малых лет привыкшие к строгостям девочки не стремились узнать, почему в новых книгах густой черной полоской были заклеены обнаженные руки и ноги, свиньи и церкви и почему несколько раз на одной странице слова были вычеркнуты и заменены другими, написанными от руки. Двадцать лет назад для них были отобраны веселые, полезные истории, в которых ничто не вызывало страха и все было предсказуемо и ожидаемо. А книги, что заказывала я, были ближе к тому, что их окружало в квартале, к сияющему и обжигающему солнцу, к бульварам, многолюдным и опасным, если не оглянуться налево, и направо, и еще раз налево, прежде чем пересечь их. Альбомы, комиксы, романы были цветными, разного формата, с искрящимися обложками и интригующими заголовками, такими, как «Я продал мою сестру», «Величайшая в мире ссора», «Мой отец делает уборку». …

( Read more... )