Несколько фрагментов.
* Она, например, пишет: "Вообще-то все здесь в Москве люди какие-то усталые". Это 1916 год. “Утомленные, туго-туго завинченные на свою последнюю рубку. Стукнуть неосторожно - и динь, как пружина в часах, как перекручиваешь ключик. Не знаю, о чем это я. Я вообще о здешних людях московских. У нас в Воронеже в этом смысле получше дышится”.
* [февраль 1917г.]
"Брат гимназист пишет из Воронежа восторженное письмо, что люди обращаются друг к другу: "Гражданин". Люди смеются, кричат, радуются. Многие не знают, о чём, просто так. Волна подхватывает вот так меня. Все мои родные - это мой народ, и я народ. Это очень хорошо. Солнце яркое-преяркое. Снег звенит искрящийся". 3 февраля она уже пишет, что толпа начала меняться, выползает что-то другое: “Я не узнала этого города, этих людей. Это не Москва, не та праздничность, радостность. Все гуляют, но уже не улыбаются. У некоторых лица жуликов. То есть, вероятно, у жуликов должны быть такие лица. Они не смотрят, а высматривают. Всплыло и как будто не могла стряхнуть слово блудливые. Стало даже как-то мутно, тошно и страшно. Противные, некрасивые были лица, когда вели мимо под конвоем милиции переодетых в штатское городовых” (потому что начинается же убийство городовых, как мы знаем, да? - прим. Н. Громовой) “И у этих городовых лица неприятные, по-человечески испуганные, а у толпы глумливые, улюлюканье, злые гримасы, непристойные замечания. И противно видеть лица женщин, когда говорят о бывшей царице. У мужчин при этом лица просто сердитые, суровые, и это не противно. И походка у толпы не та крылатая.
* Н.Громова:
Для меня это, знаете, открылось как оселок того, на чем многие разумные, интеллигентные люди погорели: спасти любой ценой империю. То есть, да, мы переживем ужас, надо пережить кровь, но только не быть какой-нибудь американской колонией. Вот это сидело в голове очень разумных людей...
( Read more... )
* Она, например, пишет: "Вообще-то все здесь в Москве люди какие-то усталые". Это 1916 год. “Утомленные, туго-туго завинченные на свою последнюю рубку. Стукнуть неосторожно - и динь, как пружина в часах, как перекручиваешь ключик. Не знаю, о чем это я. Я вообще о здешних людях московских. У нас в Воронеже в этом смысле получше дышится”.
* [февраль 1917г.]
"Брат гимназист пишет из Воронежа восторженное письмо, что люди обращаются друг к другу: "Гражданин". Люди смеются, кричат, радуются. Многие не знают, о чём, просто так. Волна подхватывает вот так меня. Все мои родные - это мой народ, и я народ. Это очень хорошо. Солнце яркое-преяркое. Снег звенит искрящийся". 3 февраля она уже пишет, что толпа начала меняться, выползает что-то другое: “Я не узнала этого города, этих людей. Это не Москва, не та праздничность, радостность. Все гуляют, но уже не улыбаются. У некоторых лица жуликов. То есть, вероятно, у жуликов должны быть такие лица. Они не смотрят, а высматривают. Всплыло и как будто не могла стряхнуть слово блудливые. Стало даже как-то мутно, тошно и страшно. Противные, некрасивые были лица, когда вели мимо под конвоем милиции переодетых в штатское городовых” (потому что начинается же убийство городовых, как мы знаем, да? - прим. Н. Громовой) “И у этих городовых лица неприятные, по-человечески испуганные, а у толпы глумливые, улюлюканье, злые гримасы, непристойные замечания. И противно видеть лица женщин, когда говорят о бывшей царице. У мужчин при этом лица просто сердитые, суровые, и это не противно. И походка у толпы не та крылатая.
* Н.Громова:
Для меня это, знаете, открылось как оселок того, на чем многие разумные, интеллигентные люди погорели: спасти любой ценой империю. То есть, да, мы переживем ужас, надо пережить кровь, но только не быть какой-нибудь американской колонией. Вот это сидело в голове очень разумных людей...
( Read more... )