gali_s | Радио Свобода: Наталья Громова об Ольге Бессарабовой и её дневнике

Несколько фрагментов.

* Она, например, пишет: "Вообще-то все здесь в Москве люди какие-то усталые". Это 1916 год. “Утомленные, туго-туго завинченные на свою последнюю рубку. Стукнуть неосторожно - и динь, как пружина в часах, как перекручиваешь ключик. Не знаю, о чем это я. Я вообще о здешних людях московских. У нас в Воронеже в этом смысле получше дышится”.

* [февраль 1917г.]
"Брат гимназист пишет из Воронежа восторженное письмо, что люди обращаются друг к другу: "Гражданин". Люди смеются, кричат, радуются. Многие не знают, о чём, просто так. Волна подхватывает вот так меня. Все мои родные - это мой народ, и я народ. Это очень хорошо. Солнце яркое-преяркое. Снег звенит искрящийся". 3 февраля она уже пишет, что толпа начала меняться, выползает что-то другое: “Я не узнала этого города, этих людей. Это не Москва, не та праздничность, радостность. Все гуляют, но уже не улыбаются. У некоторых лица жуликов. То есть, вероятно, у жуликов должны быть такие лица. Они не смотрят, а высматривают. Всплыло и как будто не могла стряхнуть слово блудливые. Стало даже как-то мутно, тошно и страшно. Противные, некрасивые были лица, когда вели мимо под конвоем милиции переодетых в штатское городовых” (потому что начинается же убийство городовых, как мы знаем, да? - прим. Н. Громовой) “И у этих городовых лица неприятные, по-человечески испуганные, а у толпы глумливые, улюлюканье, злые гримасы, непристойные замечания. И противно видеть лица женщин, когда говорят о бывшей царице. У мужчин при этом лица просто сердитые, суровые, и это не противно. И походка у толпы не та крылатая.

* Н.Громова:
Для меня это, знаете, открылось как оселок того, на чем многие разумные, интеллигентные люди погорели: спасти любой ценой империю. То есть, да, мы переживем ужас, надо пережить кровь, но только не быть какой-нибудь американской колонией. Вот это сидело в голове очень разумных людей...

* Н.Громова:
В этой полубогемной театральной компании собирается Маяковский, Лиля Брик. Это Новый год с 1920 на 1921 год. Туда приходит Марина Цветаева и Татьяна Скрябина. Он подробно описывает, как Цветаева читает о Москве, как Маяковский издевается, все они лежат на ковре в комнате. Там присутствует такая деталь, которой я даже не верила: это порошок, который время от времени Маяковский вдыхает.

* Н.Громова:
Начинаются времена нэпа, и он у части этих людей, часть которых уже готовится к эмиграции, уже как бы начало идёт, появление этих всех паспортов и попытки многих уехать, он берет деньги под такие же пирамиды, как МММ. Я никогда не знала, что это было очень тогда распространено. В первые буквально нэповские времена можно было вкладывать деньги в рост и что-то с этого получать. Он берет их и везет в Воронеж, и его там обманывают. И Цветаева пишет очень злое письмо Эренбургу, что вот тут один молодой человек у меня забрал деньги, не вернул и исчез.

Весь текст передачи и фотографии Судьба Ольги Бессарабовой

Во второй части - о чекистке Леночке Усиевич, которая на самом деле литературный критик Елена Усиевич - в будущем.

* Во-первых, были опубликованы дневники маленькой «Ариадный фронт», в которых мы, значит, видим эту Елену Усиевич глазами маленькой Али. Маленькая Аля, ей в тот момент, значит, она 12-го года, ей 9 лет, и она рассказывает про то, как они идут в метрополь. Это было, значит, общежитие ЦК, в котором жили, собственно, циковские деятели. Они идут вот к некой Елене Усиевич, где, собственно, за кружку чая, за несколько кусочков хлеба и пирожков Марина Ивановна читает стихи. Ей за это и ребёнку дают поесть. И девочка абсолютно восторженна, она пишет: "Чекистка дает нам чай, горячий чай".

* Из дневника Ариадны Эфрон
Февраль 1921 года. Маленькая Аля пишет:«….М<арина> сказала: «Ну что ж, пойдем». Иногда Марина выпускала мою руку из своей для того, чтобы спрятать нос в свой соболий воротник. «А скажите, мила ли ч<екистка>?» «Ну как Вам сказать? Птица». – Птица или птичка?» «Пичужка, сухая такая».
[...] Идем и входим. Громадная комната. Ослепительный свет. <…>… Борис (Бессарабов)и Марина получают пропуска и мы идем. Широкая, удобная каменная лестница. По бокам картины. На 1 ом этаже пахнет котлетами, а на втором – сигарами, а на 3 ребенком, на 4м мiром…. [...]
Каким-то чудом на столе появились 2 чайника и 3 чашки. Чашек больше не было и стульев тоже. Кто не умещался на трех стульях должен был садиться на крохотный диванчик, стоящий у письменного стола. Чекистка сажает нас, но вдруг что-то вспоминает: «Ах! Простите! У меня нет чайных ложек!» Но потом лицо просияло, и она достала десертную ложку, помешала у всех по очереди, а ложку спрятала.

* Марина Цветаева об аресте старика Иловайского - из рассказов чекистки Усиевич:
«Которая зима? Все они сливаются в одну, бессрочную. Во всяком случае, зима «прыгунчиков», непомерно высоких существ в белых саванах, из-за белого сугроба нападающих на одинокие шубы, а иногда и, под шубой, пиджачную пару, после чего – уже запоздалый ходок – в белом, а непомерно высокое существо, внезапно убавившись в росте – в шубе. Так вот, этой зимой прыгунчиков захожу с ныне покойной Т.Ф. Скрябиной к одним ее музыкальным друзьям и попадаю прямо на слова: «Необыкновенный старик! Твердокаменный! Во-первых, как только он сел, одна наша следовательница ему прямо чуть ли не на голову со шкафа – пять томов судебного уложения. И когда я ей: „Ида Григорьевна, вы все-таки поосторожнее, ведь так убить можно!“ – он – мне: „Не беспокойтесь, сударыня, смерти я не страшусь, а книг уж и подавно – я их за свою жизнь побольше написал“. Начинается допрос. Товарищ N сразу быка за рога: „Каковы ваши политические убеждения?“ Подсудимый, в растяжку: „Мои по-ли-ти-че-ски-е у-беж-де-ни-я?“ Ну, N думает, старик совсем из ума выжил, надо ему попроще: „Как вы относитесь к Ленину и Троцкому?“ Подсудимый молчит, мы уже думаем, опять не понял, или, может быть, глухой? И вдруг, с совершенным равнодушием: „К Ле-ни-ну и Троц-ко-му? Не слыхал“. Тут уж N из себя вышел: „Как не слыхали? Когда весь мир только и слышит! Да кто вы, наконец, черт вас возьми, монархист, кадет, октябрист?“ А тот, наставительно: „А мои труды читали? Был монархист, есть монархист. Вам сколько, милостивый государь, лет? Тридцать первый небось? Ну, а мне девяносто первый. На десятом десятке, сударь мой, не меняются“. Тут мы все рассмеялись. Молодец старик! С достоинством!»

* Н.Громова:
Я много раз отмечала, что люди, поработавшие в ЧК, не очень к этому приспособленные, проходили потом реабилитацию. Я знаю десятки случаев. Они потом стали писателями, но к ним эти ужасы все равно возвращались. Они не могли их преодолеть.
[...] Леночку поместили в санаторий, Леночка чуть не повесилась в этом санатории.

Весь текст и фотографии здесь: Повесть о Леночке. Кем была чекистка в окружении Цветаевой?

Прослушать можно на сайте Радио Свобода и на ютубе тоже, по-моему.